10.4. Описание мира и место языковых игр
Кратко предпосылки перехода на новую точку зрения можно сформулировать так:
1. Наблюдения экстрасенсов говорят о том, что несколько высших слоев ауры связаны с завершенными многомерными реальностями, выходящими за границы обыденного человеческого опыта.
2. В процессе медитации сознание некоторых людей может проникать в эти слои, и тогда ощущается космическая огромность стоящих за ними реальностей. Вернее, человек переживает свое бытие в некоем громадном мире, хотя его сознание вошло в соприкосновение с весьма ограниченным участком его же ауры.
3. Но почему тогда не сделать вывода, что низшие слои ауры также есть связующее звено между нашим сознанием и реальностью окружающего нас мира? Хотя при взгляде со стороны вся аура кажется небольшой ( 3-4 метра в поперечнике), изнутри каждый из нас ощущает, что живет в безграничной Вселенной.
И в самом деле, дон Хуан [25] не уставал повторять, что каждый из нас находится внутри пузыря. В нем мы оказываемся в момент своего рождения. Это - пузырь нашего восприятия. Мы обитаем внутри него всю жизнь. А то, что мы видим на его круглых стенках, является отражением нашей собственной картины мира. Она возникает сначала как описание мира, которому нас обучают с момента рождения, пока все наше внимание не оказывается захваченным им, и тогда описание становится видом на мир.
В результате, весь наш опыт принуждает верить, что мы окружены предметами, существующими сами по себе и независимо от нашего восприятия. Тогда как в действительности нет мира предметов, а есть вселенная эманаций Орла. Причем, и сами мы составлены из эманаций Орла и, в сущности, являемся каплями светящейся энергии, так как каждый из нас окружен коконом, заключающим небольшую долю этих эманаций.
Дон Хуан утверждал, что мы являемся чувством, ощущением, а то, что можно было бы назвать нашим телом - это комок светящихся волокон, обладающих сознанием. Мы - светящиеся существа. Мы - восприниматели. Мы - осознание. Мы - не предметы, мы не имеем твердости, мы безграничны. Мир предметов и твердости - это только способ сделать легким наш проход по земле. Это только описание, которое мы создали, чтобы оно помогало нам. Мы, или вернее наш разум забывает, что описание это только описание, и таким образом мы заключаем самих себя в заколдованный круг, из которого редко вырываемся в течение всей жизни.
Здесь изложение весьма напоминает то, о чем говорят современные философы-лингвисты. Такое сходство вызвано скорее всего интерференцией сказанного доном Хуаном с тем, что изучил К.Кастанеда как студент-антрополог. В его пересказе дон Хуан временами похож на университетского профессора и употребляет термины, более присущие теории “языковых игр”, чем магу-практику.
Современный подход к лингвистике и в самом деле интересен тем, что в нем “язык понимается не как нейтральное средство выражения мысли, а как продуктивный медиум, определяющий онтологию бытия и сознания” [30]. Иными словами, оба: и вид внешнего мира и мир нашей души вторичны по отношению к языку. Причем, каждый язык ориентируется исключительно сам на себя. Только в его собственных рамках определяется, что такое "истина", "мир" и "значение". Соответственно, помимо языка не существует независимых масштабов оценки моральности, красоты, блага, рациональности и т.п.
Последовательно-логически все "языковые миры" (под которыми понимаются национальные языки) признаются изолированными, несоизмеримыми и равноправными. В пределах каждого такого мира реализуется достаточно полное его описание. Это свойство, повидимому, и привлекло К.Кастанеду, позволяя принять мир магии как еще один изолированный языковый мир, причем окрашеный этническим своеобразием индейцев.
Однако, здесь требуется уточнение. Как раз сама логическая изолированность языковых миров побудила Л.Витгенштейна искать способ ее преодоления. Ведь все мы являемся свидетелями массовых межязыковых культурных коммуникаций. Как же их объяснить, если языки - это изолированные картины мира? Оказывается, на границе освоения языка располагается зона “языковых игр”, когда понятия о приемлемых и неприемлемых действиях не объясняются, не доказываются, а просто вдалбливаются в сознание обучающегося в виде правил.
С другой стороны, отдельные индивиды вполне способны навязывать какие-то свои языковые игры, за которыми скрыто их личное представление о правилах. Где же тогда критерий, помогающий отсеять заведомо нелепые и неприемлемые правила и игры? Ответ Витгенштейна состоит в том, что "осмысленной" и эффективной является такая языковая игра, которая приносит практическую пользу. Игра с понятиями не должна оставаться "игрой в бисер", а быть "формой жизни" [30].
По мнению Концепции, языковые игры могут влиять на общественный уклад, но никак не на законы, действующие в природе. Например, у разных народов существуют разные представления о том, сколько цветов наблюдается у радуги, шесть или семь. Но такая языковая игра никак не может повлиять на сам закон преломления света. С этой точки зрения все “языковые миры” оказываются только островами, соединенными под уровнем моря единым основанием из законов природы.
Магическая традиция, с другой стороны, преодолевает именно зауженные представления о таких основополагающих явлениях, как пространство, время, причинность, энергия, сознание, жизнь, разум и язык! Такое преодоление опирается не на какой-то сговор участников, а на обнаружение и использование совершенно иных способностей психики человеческих существ. Условно можно сказать, что тренируются и используются совершенно иные органы чувств. А у остального человечества если и есть какой-то сговор, то только в отношении того, чтобы игнорировать существование этих органов вообще. Наличие иных возможностей восприятия и действия, естественно, приводит к соприкосновению с другими законами природы. Старые законы нуждаются в обобщении с учетом новой практики. Поэтому речь идет не об освоении еще одного острова, наряду со многими другими, а об открытии новых измерений в мире.
На примере современной лингвистики можно видеть, как один из центров нашего сознания, центр речи, злоупотребляя своей общественно-коммуникативной функцией, пытается формально оправдать тот факт, что он уже давно узурпировал главенствующее положение в сознании человека. И это несмотря на то, что в математике давным-давно доказана так называемая теорема Гёделя о неполноте, которая говорит, что на любом полном и замкнутом множестве понятий (в нашем случае, в языке) можно построить такие высказывания, истинность или ложность которых в этом множестве недоказуема. (Следствием этого является невозможность для замкнутой системы полностью познать саму себя. А также то, добавим мы, что по настоящему замкнутых систем просто не существует.) Максимальная уступка, которую делает центр речи, это признание возможности многих вариантов словесного описания реальности. Но уж за этими пределами царствует некая “этическая реальность”, совершенно лишенная какой бы то ни было структуры, то есть, полный непроявленный хаос. Вот как важен язык в своих собственных глазах!
Но магическая практика показывает, что существует возможность познания и адекватного действия вообще вне речи. При этом до непроявленного хаоса оказывается еще очень и очень далеко.
Уже в тех немногих сведениях об учении “новых видящих”, которые были приведены выше, в компактной форме содержатся указания на три важные обстоятельства:
1. Истинным, первичным миром является вселенная эманций Орла, то есть, тонкоматериальная вселенная.
2. Привычный нам мир предметов есть некая надстройка над истинным миром, возникающая при активном участии коллективного сознания людей. В таком случае правомерен вопрос, не иллюзорен ли мир предметов вообще.
3. Впечатление о внешнем мире есть только отражение на стенках “пузыря восприятия” некоего фактора, называемого описанием мира.
Все вместе это значит, что нет никакой обширной наблюдаемой Вселенной, есть только некий фильм о Вселенной, который наблюдает сознание, запаянное в этот “пузырь”. Каждое индивидуальное сознание обитает в своем “пузыре” и, в принципе, может созерцать свою индивидуальную Вселенную, включая сюда всех якобы населяющих ее существ, даже собственных родителей.
