Разглашенные таинства обесцениваются, а оскверненные — теряют силу.
Потому, не мечите бисер перед свиньями, не потчуйте розами ослов.
1
Канун Пасхи
В канун Пасхи я сидел за столом, и после того, как обычным образом исповедался пред своим Творцом в смиренной молитве и созерцании многих великих таинств, кои Отец Света в своем величии столь изобильно мне открыл, я решил вместе с моим возлюбленным Пасхальным Агнцом приготовить чистый, пресный хлеб в своем сердце. И вдруг поднялась такая ужасная буря, что я было испугался, не рухнула бы под ее ударами вся гора, в которой была высечена моя маленькая хижина. Впрочем, в этом, как и в других дьявольских выходках, для меня уже не было ничего удивительного, я скрепил свое сердце и продолжал медитацию, пока кто-то не стал дергать меня за одежду, чего уж я никак не ожидал. Я был так напуган, что даже не посмел обернуться, однако, постарался сохранять бодрость, насколько это позволяла человеческая слабость в таких обстоятельствах.
Тем не менее, кто-то продолжал дергать меня за куртку. Тогда я обернулся и увидел фигуру великолепной женщины, чье лазурное одеяние было покрыто золотыми звездами, подобно небесам. В правой руке она держала трубу из чистого золота, на которой было выгравировано имя, я его смог прочитать, но оглашать его по-прежнему запрещено. В левой руке у нее была толстая пачка писем, написанных на разных языках, которые она должна была доставить в разные страны, о чем я узнал позже. У нее также были крылья, огромные и прекрасные, покрытые глазами. С помощью тех крыльев она могла подняться и лететь быстрее орла. Мне было позволено разглядеть в ней еще многое, хотя она и оставалась со мной столь короткое время, и я был так напуган и удивлен, но я этим не занимался. Как только я обернулся, она поискала среди писем и наконец выбрала одно маленькое письмо и почтительно положила его на стол. После чего удалилась, не сказав ни слова. Но поднимаясь ввысь, она протрубила в свою прекрасную трубу так сильно, что эхо этого звука отдалось в горах и я едва мог бы расслышать собственные слова на протяжении еще четверти часа.
Письмо-приглашение
Я, жалкая тварь, в самом деле не знал, как поступить при такой неожиданности. Вот почему я пал на колени и стал молить Творца не подвергать меня переживаниям, которые могли бы угрожать моему вечному спасению. После этого я в страхе и трепете обратился к письму. Оно показалось таким тяжелым, как будто было сделано из чистого золота, пожалуй, даже тяжелее. Приглядевшись внимательней, я увидел, что оно скреплено маленькой печатью, на которой очень тонко был изображен крест и надпись: “Под этим знаком победишь”.
Увидав сей знак, я вновь обрел уверенность, ибо знал, насколько он был бы неприятен дьяволу, и тот не смог бы им воспользоваться. Итак, я аккуратно вскрыл письмо. В нем заключалось следующее стихотворение, написанное золотыми буквами по голубому полю:
Это день, это день,
это Свадьбы Королевской день.
Будешь ли ты по выбору Бога,
По рождению и на радость там?
Тогда тебе позволено
Взойти на гору,
На которой стоят
Три величественные храма,
И узреть там чудо.
Держись цели!
Будь в свете!
Если только ты не омоешь себя
Самым тщательным образом,
Свадьба тебе повредит.
Горе тому, кто погряз в грехах,
Его вес будет найден
Слишком малым.
Пониже было написано: “Жених и невеста”.
3
Х.Р.К. осознает свое ничтожество
По прочтении письма я думал, что упаду в обморок. Волосы на голове у меня встали дыбом, а все тело покрылось холодным потом. Ибо, хотя я и понял, что это должна быть та самая свадьба, о которой мне возвестили предзнаменования в прозрениях семь лет назад, и которой я так долго с нетерпением дожидался, и в истинности которой я убедился, в конце концов, усердно вычислив и перевычислив положение моих планет, я все же не ожидал, что с ней будут связаны такие трудные и угрожающие условия. Раньше я придерживался мнения, что должен буду только поприсутствовать на свадьбе в качестве приглашенного и уважаемого гостя. Но теперь я обращался за помощью к божественному Проведению, в котором в данном случае я был далеко не уверен.
Чем больше я исследовал себя, тем больше обнаруживал, что в моем уме даже и сейчас царит ничто иное, как великое невежество и слепота в отношении тайн; более того, что я не в состоянии разобраться даже в очевидных каждодневных вещах. Еще меньше я был предназначен от рождения постигать и проникать в тайны природы, так как по моему мнению, природа повсюду находит гораздо более полезных последователей, которым могла бы доверить свои столь драгоценные, хотя и скоропреходящие, сокровища. Я обнаружил также, что мое тело, мое по-видимости благопристойное поведение и любовь к ближним не были очищены и совершенно чисты.
А еще, вместо того, чтобы быть направленным на благоденствие близких, во мне все еще заявляли о себе устремления плоти, желание похвалы и мирской славы, так что я постоянно размышлял над тем, как бы мне поскорее удовлетворить свои интересы, построить впечатляющий дом, обессмертить свое имя в мире и над прочими сходными плотскими желаниями. Однако, в особенности меня обеспокоили загадочные слова о трех храмах, которые мне не удавалось понять, как я ни пытался объяснить их себе на разные лады. Вероятно я и сейчас не в состоянии найти им объяснения, если только оно не явится мне каким-то чудесным образом.
Так вот, колеблясь между надеждой и страхом, исследуя себя вновь и вновь, и не обнаруживая в себе ничего, кроме слабости, неспособности, так что я не мог помочь себе ни коим образом, и будучи напуган упомянутым приглашением, я нашел убежище в столь близкой мне и утешительной молитве. Я пламенно и ревностно, вплоть до отхода ко сну, молил, чтобы по божественному соизволению моему доброму ангелу было бы разрешено появиться и научить меня в столь сомнительных обстоятельствах, как он это делал ранее, что и случилось. Хвала Богу, на благо мне и в предостережение, из самых лучших побуждений, всем моим близким.
4
Сон Х.Р.К.
Едва я заснул, как почувствовал, что лежу крепко скованный в мрачной тюремной башне. Вокруг меня находилось бессчетное количество других людей. К нам не поступало ни малейшего лучика света. Наши тела кишели, буквально переплетаясь друг с другом, словно пчелы, чем увеличивали мучения друг друга. Хотя в чернильной темноте невозможно было видеть никого и ничего, я все же слышал, как некоторые, если их оковы оказывались хоть чуточку легче, пытались взгромоздиться на других. Помимо этого никто из нас не имел никакого преимущества перед другими, так как все прискорбно страдали.
Проведя в таком ужасном состоянии сравнительно долгое время, в течение которого люди не переставали кричать друг другу “слепец” или “каторжник”, мы вдруг услыхали звук многих фанфар. Кроме того, кто-то бил в литавры, да так искусно, что несмотря на свое жалкое состояние, мы приободрились и развеселились.
Через некоторое время люк в башне над нами приподнялся, и к нам проникло немного света. Если бы вы только видели нас, перепрыгивающих один через другого! Каждый карабкался на других, а потому, если кто-то успевал проложить себе путь, другие его тут же стаскивали обратно вниз. Коротко говоря, каждый хотел быть непременно наверху. И я, невзирая на тяжелые оковы, без колебаний стал сражаться с другими, чтобы освободиться от них. Так мне удалось взобраться на каменный выступ, который я себе наметил. Но там на меня набросились другие, защищаясь от которых, я стал отбиваться руками и ногами, насколько это было возможно. Никто не думал ни о чем другом, как только о том, чтобы освободиться.
5
Спасательный трос
Однако, события пошли совершенно иначе. После того, как людей, глядящих на нас сверху через открытый люк, что-то очень сильно удивило в нашей борьбе и карабканьи, старик со снежно белыми волосами призвал нас к тишине. Чуть только исполнилась его команда, как он начал говорить, насколько я запомнил, следующее:
Если бы только вы, несчастное человеческое племя, не ценили себя так высоко, то сколь многое было бы вам дано по милости моей матери. Но поскольку вы не услышите, то так и будете держать сами себя в заточении и оставаться пленниками ночи.
Но моя дорогая мать простит все сотворенное зло, лишь бы ее избраннейшие дары могли бы опять жить в свете. Все же это случается так редко, ибо человек ошибочно принимает ее щедрые дары за фантазию.
В честь торжества, которое мы теперь будем праздновать, да возвеличится ее слава. И да свершится доброе дело:
она опустит вниз спасательный трос, и те, кто крепко за него ухватятся, вскоре обретут свободу.
Только он закончил говорить, как старая Госпожа приказала своим слугам опустить в тюрьму трос семь раз и вытащить оттуда с его помощью тех, кто сможет ухватиться. Если бы Бог позволил, то я описал бы столпотворение, которое разыгралось в нашей среде, ибо за трос желали ухватиться все, и потому отталкивали других. Тем не менее, через семь минут был дан сигнал с помощью маленького колокольчика, после чего слуги вытащили наверх четверых человек. Я не смог оказаться поблизости от троса, мне не повезло, так как я взобрался на каменный выступ в стене, о чем уже упоминал, и потому не мог добраться до троса, который был опущен в центре башни.
Я был так счастлив, что ощутил рану на своей голове от камня, полученную, когда меня вытаскивали наверх, только тогда, когда вместе с другими освобожденными должен был помочь в седьмой и последней попытке вытаскивания троса. Из-за этого напряжения моя кровь полилась на одежду, чего, в радости своей, я не заметил.
После того, как трос был опущен в последний раз, в результате чего большинство пленников было вытащено наружу, старая Госпожа убрала его прочь. Она попросила своего древнего годами сына провозгласить ее распоряжение, обращенное к оставшимся узникам, и это распоряжение меня удивило. После краткого раздумья он обратился к ним так:
Вы, дорогие дети, ныне собранные здесь,
Что было решено давным-давно, только сейчас закончено и сделано. Что моя мать в ее великой милости даровала вашим друзьям для их утешения, этому не надо ни огорчаться, ни завидовать. Теперь наступило время радости, где все будут равны, никто не богат, никто не беден.
Кому доверены многие задачи, обнаружит, что с него много спросят. Кому много доверено, того во многом испытают, но здание должно быть зримо. А потому, умерьте свои громкие жалобы. Что за дело, подождать еще несколько дней!
Как только он произнес эти слова, люк был опять закрыт и заперт, после чего вновь затрубили трубы и зарокотали барабаны. Звуки, однако, не были такими громкими, чтобы помешать нам слышать тяжкие жалобы узников башни, перекрывающие всякий шум, так что по моему лицу покатились слезы. Вскоре после этого старая Госпожа и ее сын уселись в кресла, которые были приготовлены заблаговременно, и распорядились, чтобы подсчитали тех, кто был освобожден. Когда она узнала число и записала его на табличку золотого цвета, то пожелала узнать имя каждого, что также записала. После этого она осмотрела нас по очереди, вздохнула и сказала своему сыну так, что я мог ее слышать: “О, как мне жаль тех бедных людей, что в башне. Позволил бы мне Бог освободить их всех.” На это ее сын ответил: “О, мать, такова воля Бога. Мы не можем спорить с ним. Если бы все из нас были господами и хозяевами, владели бы всеми сокровищами земли и сидели за столами, то кто подавал бы нам пищу?” Мать помолчала, а затем сказала: “Освободите этих людей от их цепей.” Что и было немедленно исполнено. Я оказался почти последним, и хотя обычно поступаю, как все, тут не смог удержаться и поклонился старой Госпоже и возблагодарил Бога, кто через нее милостиво и по-отечески вывел меня из темноты к свету. Другие последовали моему примеру и также поклонились старой Госпоже.
Однако, из-за ран, причиненных мне кандалами, я не мог хорошо передвигаться, и хромал на обе ноги. Вскоре старая Госпожа заметила это и рассмеялась, а потом подозвала меня к себе и сказала: “Сын мой, не огорчайся из-за этого недостатка, но помни о своей слабости и благодари Бога, что Он позволил тебе даже в этом мире и вопреки твоему несовершенству приобщиться к такому величественному свету. Сохраняй эти раны ради меня.”
Затем вновь послышался звук фанфар, так меня напугавший, что я проснулся. И только тогда я понял, что все произошедшее было сном. Однако, оно запечатлелось в моем сознании так глубоко, что продолжало тревожить меня, мне все казалось, что я ощущаю раны на своих ногах. Но благодаря этому я понял, что Бог позволил мне посетить таинственное и непостижимое свадебное торжество, за что я поблагодарил Его Божественное Величество с детской доверчивостью и молил, чтобы Он и впредь содержал меня в уважении к Нему, чтобы каждодневно полнил мое сердце мудростью и пониманием и, наконец, хотя я и не заслуживаю этого, милостиво направлял меня к намеченной цели.
6
Приготовления Х.Р.К. к путешествию
После этого я подготовился к вступлению на путь. Надел белые льняные одежды, подпоясался кроваво-красным шарфом, обернув его затем крест на крест вокруг плеч. Прикрепил четыре красные розы к шляпе, дабы по этим признакам меня можно было легко распознать в толпе. В качестве провизии я взял хлеб, соль и воду, которые мне посоветовал взять некто, кому было известно, что я воспользуюсь ими в определенных условиях и в определенное время не без пользы для себя. Однако, прежде чем покинуть мою маленькую хижину и нарядится в свадебное одеяние, я пал на колени и молил Бога направлять меня к доброму концу, что бы ни случилось. А еще я поклялся пред ликом божьим, что если по его милости мне будет явлено нечто, я не использую этого для самовозвеличивания в мире, но только для прославления его имени и во служение своим близким. С этой клятвой и чувством надежды, радостный, я покинул свою келью.
Так или иначе, я понял, что Бог позволил мне посетить таинственное и непостижимое свадебное торжество, за что я поблагодарил Его Божественное Величество с детской доверчивостью и молил, чтобы Он и впредь содержал меня в уважении к Нему, чтобы каждодневно полнил мое сердце мудростью и пониманием и, наконец, хотя я и не заслуживаю этого, милостиво направлял меня к намеченной цели.
После этого я подготовился к вступлению на путь. Надел белые льняные одежды, подпоясался кроваво-красным шарфом, обернув его затем крест на крест вокруг плеч. Прикрепил четыре красные розы к шляпе, дабы по этим признакам меня можно было легко распознать в толпе. В качестве провизии я взял хлеб, соль и воду, которые мне посоветовал взять некто, кому было известно, что я воспользуюсь ими в определенных условиях и в определенное время не без пользы для себя. Однако, прежде чем покинуть мою маленькую хижину и нарядится в свадебное одеяние, я пал на колени и молил Бога направлять меня к доброму концу, что бы ни случилось.