Не впервые уже жизнь людей протекает в предчувствии надвигающейся катастрофы. Бывали опустошительные войны и эпидемии, исчезали с лица планеты целые цивилизации. Характерной чертой такого бытия является то, что общественное сознание как бы заблаговременно готовится к потрясениям. Эта подготовка начинается исподволь и имеет характер переоценки ценностей, которая зачастую воспринимается как необъяснимое извращение вкусов, целей, манеры поведения целых социальных слоев. Как правило, сами носители уклонений весьма смутно осознают движущие силы своего поведения. Предчувствие ограниченности той формы жизни, которая представляется нормальной в период до катаклизма, приводит к двойственным последствиям. Во первых, обостряется нигилистическое, разрушительное отношение, выражаемое в вызывающих выходках. Во вторых, проявляется конструктивный импульс, попытка найти опору в новой ситуации. Для нас интересна именно вторая форма подсознательного приспособления к приближающемуся кризису, потому что через нее в общественное сознание вносятся новые существенные элементы обычно скрытых традиций.

Если проследить историю развития культуры, то видно, как переворот в принятых представлениях, или парадигме, как теперь выражаются, на некоторое время давал простор для развития какого-либо направления. Вскоре же новая парадигма становилась тюрьмой идей, не лучше старой. Создается впечатление, что для развития культуры важно не столько наличие устойчивых парадигм, сколько краткие периоды пребывания между всяческими парадигмами. Именно тогда происходит рост, пока не найдена новая твердая форма. Прекрасным примером здесь может служить история науки. Когда-то, в эпоху подавляющего господства церковной парадигмы, ее крепкую хватку помогла разомкнуть гностическая традиция, с ее уверенностью в изначальной сопричастности человека божественной мудрости, красоте и могуществу. Она вдохновила поиски не одних только ученых. Тогда самые лучшие, самые драгоценные силы человечества стали на сторону гуманистических идеалов в борьбе с церковным обскурантизмом. В наше время та же гностическая традиция служит противовесом бездушному техницизму. Именно она определяет процесс нового общественного признания духовных ценностей. Здесь видно, как культура в целом выигрывает от взаимоограничения разных парадигм, относящихся к частным ее аспектам. И наоборот, безраздельное господство какой-либо из них приводит в тупик.

Известно, что признаком действительного интеллектуального развития личности может служить ее способность принять одновременно две взаимопротиворечащие концепции. Если человек в состоянии это сделать, то у него нет необходимости в каких-то внешних драматических событиях, которые, как правило, сопровождают переходы из объятия одной парадигмы в объятия другой. К сожалению, практически все культурные традиции отличаются крайним эгоцентризмом, отрицанием достоинств противоположных точек зрения. Исключением могут служить только глубокие духовные учения. Например, суфии учат, что ни в коем случае нельзя оскорблять господствующие верования, сколь бы абсурдны они ни были. В древнем Китае конфуцианская зарегулированность всех сторон общественной жизни долгое время не приводила к загниванию только благодаря ее терпимому отношению к даосской альтернативе [19]. Учение мексиканских магов, пожалуй, единственное, в котором совмещение двух описаний мира — обычного и магического — признается ведущим методологическим принципом обучения [ 2 ].

То, что бросается в глаза при взгляде на историю европейских государств, это вспышки мистических настроений, охватывающих широкие слои населения в преддверии социальных потрясений. Интересной закономерностью, обнаруживаемой только задним числом, оказывается то, что в новый период существования, после завершения кризиса, в основу политических, научных, культурных построений ложатся идеи, выработанные, как правило, людьми. захваченными мистической волной на предыдущем этапе. Очень многое, конечно, выпадает из обращения, забывается. Но важность оставшегося с лихвой перекрывает издержки, если под таковыми понимать уход многих людей от острых социальных проблем в мистику.

Неоднократность возникновения мистической волны, ее приуроченность к общественным катаклизмам, и более того, предвосхищение ею этих катаклизмов, заставляет признать, что мистические увлечения не являются чем-то случайным и сугубо болезненным. По-видимому, через них проявляется поисковый инстинкт на уровне общественного сознания в обстановке глобальной угрозы, когда поиск выхода требует предельного напряжения. Как уже говорилось, плоды такого предельного поиска бывают щедрыми. Подробнее о роли мистических убеждений в развитии науки и вообще культуры можно прочесть в [ 36 ].

Надо сказать, что если в Европе предельный поиск активизируется эпизодически, то в буддизме он признается одним из основных методов духовного совершенствования. В [ 15 ] сказано, что великая мантра “Аум Мани Падме Хум” вторым членом содержит слово Мани, которое символизирует собой цель магического поиска — философский камень, эликсир молодости или любую иную предельную цель, которую невозможно достичь в рамках существующего научного или технологического уровня. Те, кто достигают ее, вынуждены по ходу дела настолько существенно пересмотреть все обыденные догмы, что обретают новое духовное качество.

Так какова же база мистических воззрений, почему они активизируются на критических этапах истории?

В древности люди не разделяли науку, искусство, религию, ремесло на отдельные роды деятельности. То было время первобытного синкретизма — слитности всех форм познания в освоении мира. Наиболее заметной стороной этого сложного многогранного единства была магия. В [13] утверждается, что именно из совокупности магических приемов постепенно вычленялись те процедуры, которые дали начало научному мышлению. Все, что не вошло в научно-практический комплекс знаний, Дж. Фрезер считает шелухой, очень трудоемкой шелухой, и только оплакивает те усилия, которые люди прикладывали и продолжают прикладывать и в наш просвещенный век к овладению магическим наследием. Только странно, почему же эта шелуха так живуча, более того, она оказалась в состоянии дать начало всем духовным движениям, прошедшим через века, была исходной позицией для расцвета науки в новое время. Оставим на совести Дж. Фрезера научный снобизм и попробуем понять, в чем же дело.

История религии [17] показывает, что мистический опыт, так же как и научный, характеризуется повсеместностью и единообразием в его качественных проявлениях. Мистики легко понимают друг друга, к какой бы традиции они ни принадлежали. Но, в отличие от рационального мышления, мистический опыт гораздо более редок. Далее мы остановимся на причинах этого, сейчас же важно, что если относительно истины, выражаемой средствами рационального рассудка, может согласиться подавляющее большинство людей, хотя и не все, то относительно прямого мистического опыта почти все люди судят косвенно, по чужим словам. Это и есть грань, по которой раскололась первобытная сикретическая магия. К науке отошло то, что доступно почти всем. Остальной опыт, как требующий от среднего человека чрезвычайных усилий и не выражаемый рациональным образом, выпал из поля зрения науки. Но редкая встречаемость эффекта, его размытость, неопределенность не означает его отсутствия. Даже наше зрение использует широкую периферическую область наряду с четкой центральной. Те люди, у которых отсутствует вклад размытых переферических образов в общую картину мира, по мнению медиков почти слепы, у них ослаблена защитная линия инстинкта самосохранения. Аналогичная слепота наступает, когда людям навязывается рациональная психологическая специализация. Последний термин здесь употреблен так, как его употребляют биологи, когда хотят обозначить способ, которым некоторые виды живых существ достигают процветания, прекрасно приспособившись к обитанию в своей экологической нише. Однако, такое процветание только пролог к неизбежному концу, так как природные условия неминуемо деформируют их нишу. Тогда специализировавшийся вид обречен.

Так вот, торжество рационального мышления у людей по последствиям можно сравнить с биологической специализацией. К счастью, эта специализация только психологическая, но не органическая. В крайних обстоятельствах люди вспоминают, что владеют еще чем-то, кроме обычного способа познания. Но в целом эти способности так и продолжают оставаться по ту сторону расщелины, расколовшей некогда единую магию.

Тем не менее, у истоков многих научных доктрин стояли мистически одаренные люди. Так что именно наука обогащается, когда от магической глыбы удается отслоить еще один пласт и перенести его на эту сторону расщелины. Сами же творцы новой науки превыше всего ценят не рациональный результат своих усилий, а мгновения озаренности и вдохновения, сопровождавшие творческий процесс. Поскольку ученики в науке зачастую воспринимают лишь рациональное обрамление идей, то первоначальный творческий импульс истощается, пока не появится новый одаренный человек на этой линии.

Сравним теперь познавательные схемы научного и мистического опыта. В науке выявляются противоречия между существующей теорией и опытными данными. Затем строится гипотеза, призванная объяснить эти данные. Причем, гипотеза должна содержать предсказание ранее неизвестных явлений. Далее, ставится решающий эксперимент, в котором выясняется, имеет ли место предсказанное явление. Если да, то вероятность истинности гипотезы повышается и она приобретает статус теории, принимаемой, пока не выявятся ее противоречия с дальнейшим общественным опытом. Важно, что условия любого эксперимента могут быть воспроизведены в различных лабораториях и при этом будут получены одинаковые результаты.

Мистический опыт характеризуется неуправляемостью и непредсказуемостью. Он приходит, когда это хочется ему, а не экспериментатору. И форма проявления также непредсказуема. Результат опыта по настоящему непередаваем на словесном уровне. В попытках пересказать его наиболее впечатляющими выглядят эмоции и субъективная уверенность в подлинности переживаний рассказчика. Общим для мистиков является их уверенность в обнаруженной истине, в ее чрезвычайной ценности, превосходящей все, что только можно предположить, а также их желание приобщить людей к этой истине, так как без обладания ею бытие представляется бессмысленным, жестоким и одиноким.

Для скептического слушателя здесь важно, что обнаруживается отсутствие надежных процедур для воспроизведения опыта. Даже сама цель опыта остается туманной, кроме того, различные источники совершенно по-разному описывают ее. “Здравомыслящий” человек просто не имеет никакой зацепки для увлечения на мистический путь познания. Но все разительно изменяется, когда к нему приходит какой-то элемент собственного опыта.

Промежуточную позицию занимает магический опыт. Цель его формулируется самим человеком, например, забота о здоровье близких. Но зачастую эта цель бывает весьма низменной, что всегда случается, когда она направлена на манипулирование поведением другого человека. Исключение составляют цели, связанные с удовлетворением исследовательского и эстетического интереса к миру. Богатство же мира, раскрываемое через магический опыт, превышает любые ожидания [ 1, 2, 11, 15, 19 ]. Что касается процедур достижения цели, то как и в мистическом опыте, они характеризуются неустойчивостью и сугубой индивидуальностью. Коллективный согласованный магический опыт возможен, но он является результатом упорных групповых усилий. Важно то, что сам магический опыт приносит новые цели, о которых обычный человек не может даже подозревать, и эти цели носят намного более возвышенный характер, чем первоначальные, с которыми он начинал свой путь [ 2 ]. Путь же ученичества сопряжен с овладением множеством процедур, так как каждая из них выполняет сугубо индивидуальную роль.

Не нужно думать, что между мистическим опытом и научным лежит непреодолимая пропасть. На самом деле, этап поиска объясняющей гипотезы в науке часто сопряжен с переживанием интуитивного взлета. Гипотезы, возникающие в результате лишь рационалистического манипулирования данными, отличаются сравнительным худосочием. После того, как совершен интуитивный прорыв в новое и неведомое, в науке наступает этап распространения этого нового на остальные отрасли знания. Эта работа в основном выполняется на рациональном уровне мышления, она занимает львиную долю всей научной деятельности и вуалирует собой тот факт, что все лучшее, по-настоящему новое и плодотворное, пришло неизвестно откуда, просто словно с неба свалилось после долгих сосредоточенных размышлений.

Другой пункт близости между этими двумя формами познания демонстрируют психологические науки. Например, гипноз еще не так давно считался чисто мистическим явлением. Теперь же, хотя он и перекочевал в область науки, его теоретическое обоснование выглядит очень зыбким. По-существу, его механизмы неясны. Просто смехотворным выглядят в связи с этим замечания в некоторых источниках по поводу природы наблюдаемых необычных явлений психики: “Как показала наука, в этом явлении нет ничего загадочного, оно объясняется простым гипнозом.” Тем не менее, гипноз получил значительное распространение, стал привычным и вполне научным, хотя каждая школа гипноза имеет свою теорию, которая вполне подтверждается практикой этой школы и не подтверждается практикой другой [ 42 ].

Индивидуальную неустойчивость процедур достижения цели признали в психотренинге. Так, в [ 20 ] сказано: “Каждый психолог-практик на основе общих теорий вырабатывает свою собственную объяснительную модель человека и его социально-психологического функционирования. Тем самым он решает особо сложную проблему — приложение теории к конкретному случаю с конкретными участниками. Общие теории обобщают нечто об усредненном человеке, и попытки их прямого применения могут привести к деформации действительных фактов. Обычный путь преодоления названной сложности — переход на уровень частных закономерностей, выводимых из собственной практической деятельности.”

Несмотря на отмеченные черты близости научного и мистического опыта, требование независимости от субъекта и воспроизводимости явлений, стоящее на страже научной чистоты, не позволяет привести их к какой-то единой системе. Однако, далее мы будем активно использовать точку зрения магической традиции в тех случаях, когда обнаружится несостоятельность научно-технического подхода. Именно в этих случаях особенно плодотворно выступает свойство дополнительности в магическом мировосприятии по отношению к научному. Оно, поистине является неиссякаемым источником сумасшедших идей, если использовать оценку Н.Бором перспективных гипотез в науке. А ведь, по-настоящему “сумасшедших” идей всегда не хватает.

Читатель должен подготовиться к возможности встретиться с совершенно неприемлемыми для него с первого взгляда построениями. Они здесь будут приведены не в силу желания пооригинальничать, а по логике самого пути к содержательному объяснению мира, открывающему возможность деятельности нового типа.